Все речные суда на пятьдесят миль в окружности были призваны для транспортировки армии. Громадная флотилия двинулась к северу под зелеными с золотым флагами Короналя.

Валентин стоял на носу флагманского корабля. Рядом с ним были Карабелла, Делиамбер, адмирал Эйзенхарт. Омытый дождем воздух был чист и приятен; добрый свежий воздух Алханрола дул с Замковой Горы и создавал у Валентина ощущение, что он наконец-то едет домой.

Суда восточного Алханрола были более обтекаемы и менее вычурны, чем те, что Валентин видел на Зимре. Большие простые корабли, высокие и узкие, с мощными машинами, тянущими суда против сильного течения Глейга.

– Быстрое течение, – заметил Эйзенхарт.

– Так и должно быть, – сказал Валентин, указывая на какую-то невидимую точку далеко на севере и высоко в небе. – Глейг начинается на нижних склонах горы. На протяжении нескольких тысяч миль в него впадает много рек, и вся масса воды идет против нас, когда мы поднимаемся к истокам.

Моряк хьорт улыбнулся.

– Когда подумаешь о встрече с такой силой, плавание в океане кажется детской игрой. Я никогда не понимал рек: узкие, быстрые… Нет, дай мне открытое море, драконов и все такое – и я счастлив.

Но Глейг, хоть и быстрый, был приручен. Когда-то в нем были пороги и водопады, и сотни миль его были пригодны для навигации. Четырнадцать тысяч лет человеческого присутствия на Маджипуре все это изменило. Дамбы, шлюзы, отводные каналы и другие средства заставили Глейг, как и все Шесть Рек, спускавшихся с Горы, служить им хозяевами почти на всем своем пути. Только внизу где ровная долина позволяла реке разливаться, бывали некоторые затруднения, да и то только в период больших дождей.

И провинции вдоль Глейга тоже были спокойными: зеленая фермерская местность, прерываемая большими городскими центрами. Валентин смотрел в пространство, щуря глаза от яркого утреннего света, и искал серую громаду Горного Замка. Но на расстоянии двух тысяч миль не было видно даже Горы, как ни огромна она была.

Первым значительным городом вверх по реке после Пендивейна был Макропрозас, известный своими ткачами и художниками. Когда корабли подошли ближе, Валентин увидел, что порт украшен огромными эмблемами Короналя, видимо, поспешно вытканными.

– Что означают эти флаги? – задумчиво спросил Слит. – Предназначенность темному Короналю или капитуляцию перед тобой?

– Конечно, это уважение к тебе, милорд, – сказала Карабелла. – Они уже знают, что ты идешь вверх по реке, и вот повесили флаги, чтобы приветствовать тебя!

Валентин покачал головой.

– Я думаю, этот народ просто осторожничает. Если мои дела на Замковой Горе пойдут плохо, всегда можно сказать, что эти флаги – знак преданности тому Короналю. Если же тот падет – город скажет, что признал меня вслед за Пендивейном. Я думаю, мы не позволим им такой двусмысленности. Эйзенхарт!

– Да, Милорд?

– Веди нас в гавань Макропрозоса.

Для Валентина это было нечто вроде игры. Особый надобности причаливать здесь не было, и он меньше всего хотел бы сражаться с ненужным городом так далеко от Горы. Но важно было испробовать свою стратегию.

Проба произошла почти сразу же. Он был еще далеко от берега, когда услышал крики:

– Да здравствует Лорд Валентин! Да здравствует Корональ!

Мэр города выбежал на пирс с приветствиями и с дарами – тюками прекрасных тканей, изготовленных в его городе. Мэр считал излишним стрелять и драться и охотно отдал восемь тысяч своих горожан для армии восстановления.

– В чем тут дело? – спросила Карабелла. – Может, они примут за Короналя любого, кто достаточно громко потребует трон и помашет несколькими энергометами?

Валентин пожал плечами.

– Это миролюбивый народ, спокойный, живущий хорошо и богато. Он тысячелетиями знал только процветание и хочет, чтобы оно продолжалось и следующие тысячелетия. Мысль о вооруженном сопротивлении чужда им, вот они и сдались сразу же, как только мы вошли в гавань.

– Так-то так, – сказал Слит, – а если через неделю сюда приедет Барджазед, они столь же охотно будут кланяться ему.

– Вероятно. Но я пользуюсь моментом. Поскольку эти города присоединились ко мне, другие побоятся отказать мне в преданности. Немножко паники не помешает, верно?

Слит нахмурился.

– То, что ты сейчас делаешь, может сделать любой, и это мне не нравится. Что, если через год появится рыжий Лорд Валентин и скажет, что он настоящий Корональ? Что, если какой-нибудь лимен будет требовать, чтобы все вставали перед ним на колени, а своих соперников назовет колдунами? Этот мир сойдет с ума.

– Помазанный Корональ только один, – спокойно сказал Валентин, – и народ этих городов, независимо от своих мотивов, поклоняется воле Божества. Когда я вернусь в Горный Замок, больше не будет ни узурпаторов, ни претендентов. Это я обещаю.

Однако про себя он признал мудрость сказанного Слитом. Как хрупка, думал он, связь, объединяющая наше правительство! Только одна добрая воля поддерживает ее. Доминик Барджазед показал, что измена может уничтожить добрую волю, а запугивание тоже можно считать изменой. Но, когда закончится этот конфликт, станет ли Маджипур прежним?

7

После Макропрозоса были другие города, и все они не тратя времени, приняли суверенность светловолосого Лорда Валентина.

На это и надеялся Валентин. Эти речные жители не испытывали вкуса к войне и ни один из этих городов не подумал сражаться ради установления, кто из соперников истинный Корональ. Раз Пендивейн и Макропрозос покорились, остальные быстро подравнялись по ним. Но Валентин подумал, что речные города с той же готовностью сменят преданность, если увидят, что прилив удачи качнется к темному Короналю. Законность, помазание, воля Божества – все это в реальном мире значит куда меньше, чем предполагают в Горном Замке.

Но все-таки лучше иметь хотя бы номинальную поддержку приречных городов, чем их насмешки над его требованиями. С каждого он взял рекрутов – немного, по тысяче с города, но его армия быстро росла, и он опасался, как бы она не оказалась слишком неповоротливой. Хотел бы он знать, что думает Доминик Барджазед о событиях вдоль Глейга. Может трусит, думая, что все двадцать миллиардов жителей Маджипура выступят против него? Или просто тянет время, устраивая внутреннюю линию защиты, и готов ввергнуть планету в хаос, лишь бы не отдать Гору?

Путешествие по реке продолжалось. Они были на подступах к громадному плато и бывали дни, когда Глейг, казалось поднимался перед ними вертикальной стеной воды.

Все здесь было знакомо Валентину, просто что в юности он часто бывал в верховьях всех Шести Рек, охотился или рыбачил с Вориаксом или Илидатом, а то просто спасался ненадолго от сложностей своего воспитания. Его память возобновилась почти полностью, процесс излечения продолжался, и вид хорошо знакомых мест резко высветлял образы прошлого, которое попытался стереть Доминик Барджазед. В городе Дзерике, здесь, в верховьях Глейга, Валентин однажды всю ночь играл со старым вруоном и в бесконечных бросаниях костей проиграл кошелек, меч, верховое животное, свое благородное звание и все земли, кроме одного клочка болота, а затем все это отыграл. Правда, он всегда подозревал, что его компаньон осторожно поворачивал вспять поток своего успеха, вместо того, чтобы радоваться победе. Как бы то ни было, это был полезный урок. А в Гизельдорне, где население жило в войлочных палатках, он и Вориакс провели веселую ночь с черноволосой ведьмой, которая утром привела их в трепет, раскинув семена пингла на их будущее и объявив, что им обоим суждено стать королями. Вориакс был очень расстроен этим пророчеством, поскольку решил, что они должны будут править совместно как совместно обнимали ведьму, а такое двойное правление было неслыханным делом на Маджипуре. Им не пришло в голову, что Валентин может стать преемником Вориакса. А в Эмбломорне, самом юго-западном из Пятидесяти городов, Валентин, тогда еще почти мальчик, скакал через лес, упал и сломал левую ногу. Обломки кости торчали наружу, и Илидат, как мог, поправил их, прежде чем им удалось добраться до помощи. После этого осталась легкая хромота. Но теперь эта хромая нога, как с удовольствием подумал Валентин, принадлежит Доминику Барджазеду, а тело, которое дали Валентину, не имеет никаких изъянов.